Культурные связи армянского и русского народов насчитывают не одно столетие. Многочисленные исторические факты свидетельствуют о взаимотяготении двух наций, о стремлении установить крепкие дружеские связи, основанные на единстве веры, общих интересах и симпатиях.

Однако долгое время интерес для русских на Кавказе представляла не Армения, а Грузия. В 19 веке Грузия была частью Российской империи, русские полки постоянно квартировали на грузинской территории, и кроме всего прочего, русских и грузин объединяло православие. Общеизвестно, что немалую часть грузинской интеллигенции и офицерства составляли армяне, но Армения по-прежнему оставалась за горными перевалами, незнакомая и неизведанная. Но уже в начале 19 века, во время русско-турецких кампаний, а также благодаря дипломатической деятельности А.Грибоедова и армянских поэтов – просветителей Х.Абовяна, а позже – М.Налбандяна, стал пробуждаться интерес русского общества к армянам.

Упоминания об Армении периодически встречаются в произведениях русской литературы на разных ее этапах, но внимание к ней возрастает в начале XX века благодаря поэту и переводчику В. Брюсову, издавшему в 1916 году антологию “Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней”.[1] В предисловии к книге Брюсов пишет: “В изучении Армении я нашел неиссякаемый источник высших духовных радостей… Я увидел в поэзии Армении такой же самобытный мир красоты, новую, раньше неизвестную мне, вселенную, в которой блистали и светились высокие создания подлинного художественного творчества”.[1]

С того времени об Армении написано множество научных и литературных произведений. Ответ на вопрос, что привлекало в Армении видных поэтов и писателей – представителей разных культур, дает в своей книге “Уроки Армении” Андрей Битов: “древность, подлинность, крепость духа нации, историзм, вошедший в кровь”.[2]

Среди русских писателей и поэтов, для которых Армения и армяне стали одной из тем творчества, особняком стоит имя Василия Гроссмана.

В 60-е годы прошлого века автор таких произведений, как “Жизнь и судьба”, “Все пройдет…”, “За правое дело…”. “В городе Бердичеве”. явившихся причиной цензурной травли, писатель и журналист Василий Гроссман побывал в Армении. Результатом этой поездки стала книга путевых заметок, озаглавленная “Добро вам!”, изданная в Москве 1967 году, после смерти автора.

Уже в своих военных очерках Гроссман рассказывал о бойцах – армянах, самоотверженно сражавшихся с фашистами на фронтах Отечественной войны1941-45 гг. Автор подводит своего читателя к мысли о том, что иначе и быть не может: его герои были представителями народа, который веками защищал родину с оружием в руках.

Обращение Гроссмана к армянской теме было неслучайно. На протяжении всей жизни Гроссман являлся свидетелем трагической судьбы евреев, переживших погромы, гонения и Холокост во время революций, Гражданской и Отечественной войн, во времена сталинских репрессий и в эпоху застоя. Очевидно, историческая аналогия в судьбах двух древних народов вызвала у Гроссмана интерес к Армении. Такое пристальное внимание к армянскому народу, его культуре, традициям, обычаям, быту позволил писателю обратиться к своим читателям с книгой “Добро вам!”, название которой уже раскрывает ее главную цель и суть.

Восприятие произведения Гроссмана критикой и публикой было неодназначно. Читатель был вправе рассчитывать на открытие новой страны, знакомством с жизнью другого народа, что в какой-то мере и подразумевает жанр путевых очерков. Но парадокс: все, что написано об Армении в 20 веке – не знакомство, а “возвращение”. Гроссман признается: чтобы “ощутить туманный древний камень трагического армянского пейзажа, мне пришлось соскрести со своей души яркую радость сарьяновских картин”.[3]

Одной из особенностей книги Гроссмана является  реализация образа автора, его личность. Первое, что поражает его в Армении – это сама земля, а вернее – ее отсутствие. Это сверхощущение камня будет потом преследовать его все время, проведенное здесь. Но в человеке, сошедшем с поезда на ереванском вокзале, нет битовской восторженности и пафоса Мандельштама, в нем ощущается некоторая растерянность и детское любопытство. И привело автора в Армению не романтическое желание увидеть библейские пейзажи, а вполне прозаическая цель: подстрочный перевод книги о строительстве завода.

Поэтому, кажется, автор не идеализирует предмет описания и своих героев. Так, он приводит своего читателя в маленький ереванский дворик , обитатели которого заняты обычными делами. Вот он любуется совершенной красотой юной уборщицы,  испытывает противоречивые чувства от встречи с армянским Католикосом, замечая попутно, что простота его рясы свидетельствовала не об аскетизме, а об изысканности. Вообще, ко всему, что касается природы и животных, пейзажа и архитектуры, автор относится внимательно, даже трепетно, к человеку же, оторванному от всего этого, автор настроен критично. Эта ирония проявляется у Гроссмана прежде всего в отношении самого себя:  будто теперешний отрезок жизни стал критерием оценки всего прожитого раньше.

Характерно поэтому описание поездки на озеро Севан. Рассказывая о своих впечатлениях о “голубой чаше озера”, автор задается вопросомо том, что будут рисовать художники, если Севан высохнет? Гроссману претит свойственная человеку привычка к прекрасному.

Гроссмановский взгляд на Армению непривычен. Эта непривычность заключается в том, что его повествование внешне суховато, ему чужды яркие краски, оно избегает подробных описаний. Гроссман повествует, рассказывает, а не рисует и не изображает. Но его повествование отличается глубоким внутренним лирическим напряжением. Этот скрытый лиризм вызван сопричастностью автора к предмету своего повествования: он не в стороне, не рядом, он внутри той жизни, о которой рассказывает.

“Философия и печаль бренного бытия” – еще одна особенность книги Гроссмана. В ней много глубоких, поистине философских размышлений о сути искусства, о взаимоотношениях искусства и жизни, о красоте и человечности, о праве человека на жизнь и праве на смерть, о силе, силе духа и силе характера.

Среди лирических размышлений автора едва ли не главное место занимает тема смерти. Ее олицетворение – образы мертвых камней, животных, обреченных на заклание, предсмертная тоска, застывшая в “виноградно-стеклянных глазах овцы”. “Вот такими брезгливыми, отчужденными глазами смотрели бы обитатели гетто на своих гестаповских тюремщиков”,– пишет автор, для которого фашизм – высшее проявление зла.[3] Более емкий образ смерти найти трудно. И тем значимее этот образ, что автор увидел его на земле, народ которой не раз смотрел в лицо смерти на протяжении всего своего существования.

Надо заметить – и читатель непременно обращает на это внимание, – как много написано Гроссманом о животных, как часто они возникают на страницах его книги так сказать, на равных с людьми. Простыми словами Гроссман раскрывает суть земного бытия. Для писателя отношение к животным – мерило, которым измеряется душевная зоркость человека, взаимотношения людей, не осознающих нависшей над нами угрозы самоистребления.

Главная мысль книги Гроссмана присуствующая на каждой странице – мысль о единстве людей. Автор доказывает ее тем, что среди армян, русских, евреев встречаются лица , отличающиеся от привычного типа присущего той или иной нации и тем, что в самых разных уголках земли неожиданно возникают свои, знакомые понятия, традиции, предметы. Так. он рассказывает о затерянной в горах молоканской деревне, обитатели которой, русские по национальности, осели на армянской земле, принесли с собой свою жизненную философию, бут и семейный уклад и обменялись ими с армянами: “Эта связь и есть те артерии и вены, по которым бежит вечная кровь”.

Тайну   вечности  жизни Гроссман  увидел  в Армении. Армянский народ он называл “маленьким великаном, наступающим  на двух чудовищ – горы и время”. Маленький великан, упираясь в хрупкий снег Арагаца, преодолев муть пространства, вглядывается в зрачки вселенной. [4]

За театральной пышностью писатель стремится увидеть простую истину. Без излишнего пафоса он рассказывает об Эчмиадзине и встрече с Вазгеном I, или высказывает очевидную мысль о том, что в стенах армянской церкви живет бог всех людей. В доказательство своей мысли Гроссман приводит развернутое рассуждение о язычестве и христианстве в Армении. Автор утверждает, что в вере армян, в которой нет ни смирения, ни покорности, удивительным образом сплелись христианство и язычество, что дух язычества не умер, а живет в народе, проявляясь в безоглядном стремлении к свободе.

Возникает еще одна важная деталь: автор никак не обезличивает армянский народ, делая его составляющей советского народа. В книге Гроссмана армяне победили еще раз: они сумели сохранить себя, свою самобытность. Особенно ярко поступает эта деталь в финале книги, в котором рассказывается о свадьбе в бедной армянской деревне, состоящей, казалось, из одного камня. Ощущая свое родство с людьми, автор поясняет: ничто внешнее, наносное не способно заслонить светлую суть простого человека.

Едва ли не за это пояснение книга Гроссмана подверглась в свое время цензурной травле. Уже на первых страницах героя встречают “крестьяне в великой форме советского трудового народа – в ватниках серых, черных”, далее автор рассуждает о том, что принесла советская власть простым труженикам – армянам (и не только армянам), о связи бытового и государственного антисемитизма, о других многочисленных советской жизни, о которых тогда нельзя было говорить.

В редкие публикации 80-х годов книги “Добро вам!”  не вошел отрывок, в котором рассказывается о судьбе старого армянина, продающего газированную воду на улице Абовяна. Он свергал царя, потом строил советскую власть, потом сидел в лагерях, и теперь задается вопросом, зачем он свергал царя?. Разве царь мешал ему продавать газировку?

В 1965 году записки об Армении должны были быть опубликованы в журнале “Новый мир”, но были задержаны цензурой из-за нескольких фраз об антисемистизме. Судьба евреев была судьбой самого Гроссмана и его семьи и тяжело им переживалась. Мир бездействовал во времена трагических событий армянской истории, также равнодушно он прошел мимо вековой боли евреев. Эту боль Гроссман услышал в речи героев своей “армянской” книги, в их песнях, в обрядовом плаче на шумной деревенской свадьбе. Поэтому застольная речь плотника-армянина,  в которой он говорил о своем сочувствии и любви к евреям и русским, погибшим во время войны, об уважении и восхищении их трудолюбием и умом, оказалась целительной для души писателя. Общие страдания сблизили разные народы – такова одна из главных идей книги “Добро вам!”, которая заканчивается картиной армянской свадьбы, олицетворяющей непрерывную цепь жизни, которую не могли порвать горести, смерть, нашествия, рабство.

Книга Гроссмана является еще одним связующим звеном между двумя культурами – русской и армянской. Она – еще один голос в защиту духовно богатого, свободного, стойкого народа голос представителя русской литературы.